Строго говоря, он был моим двоюродным дядей – сыном бабушкиного брата, дядей Женей. Но по возрасту он не очень далеко ушёл от нас – нового поколения в нашей семье, и поэтому мы звали его Женей. В моей жизни лично он присутствовал очень мало: мы виделись с ним всего три раза. В первый раз трудно даже сказать, что виделись – это было время моего появления на свет. Он то меня видел, а уж видела ли его я? Наверное, видела, но, конечно, ничего не помню. Во второй раз это было года в три или в четыре, а потом в пять лет. Странно, но встречу в пять лет я практически не помню, хотя этот факт запечатлён на фотографии. Наверное, это было очень кратковременно. А в три года, как это ни удивительно, помню. Помню не лицо, а помню радостное возбуждение, своё и старших детей. Он был юношей (перед армией), ещё не потерявшим желание играть с детьми, дурачиться и подшучивать над ними. Например, одна из нас не могла выговаривать букву «р», и он доводил её игрой слов: жарко и жалко. Стоило ей сказать, что ей жарко, и он сразу начинал допытываться: кого же ей так жалко. Она сначала начинала всерьёз объяснять ему, что ей не жалко, а жарко, а потом они, а с ними и остальные, начинали хохотать. И ещё он умел делать потрясающую вещь: он прокалывал иголкой ладонь. До сих пор я так и не знаю: то ли это было на самом деле, то ли это был какой- то фокус. Помню только, как замирала от ужаса. И как мы приводили с улицы детей и просили его повторить это действо ещё и ещё. Как бабушка уговаривала его прекратить дурачиться, а он смеялся.
А потом, всю остальную жизнь, только разговоры о нём, то озабоченные, то весёлые, то трагические.
Жизнь так сложилась, что Женя стал четвёртым, младшим, бабушкиным ребёнком.
Он родился в семье её младшего брата прямо перед войной. Когда началась война, брата бабушки мобилизовали. Жили они на Кавказе, ехать до фронта было не далеко, и брат практически сразу пропал без вести.
Семья бабушки и её брата жили в шахтёрском городке на Кавказе на разных, так называемых, площадках. Встречались они не часто. Шла война, все были заняты на работах и своими семьями. Жизнь была сложной. В один из дней бабушка встретила соседку своего брата, которая сказала ей, что жену брата они с другими соседями давно не видели, а в комнате слышно какое- то шевеление. Бабушке пришлось вместе с милицией вскрыть комнату. Они нашли трёхлетнего Женю уже опухшим от голода. Сколько времени он был один и почему не кричал и не плакал, для всех осталось загадкой. Приемлемое объяснение возникло позже, когда он, уже пожив у бабушки какое-то время, подошёл к ней и попросился домой: он надеялся на возвращение мамы. Бабушка ответила ему, что мамы там нет, но он стал настаивать. И тогда она сказала: «Женя, ну что же ты там один то будешь делать»? На что он ответил: «Закъёюсь на къючёк и буду дойго спать». Видимо он просто спал, ждал маму, и так потихоньку ослабел.
Так Женя стал жить в семье бабушки. В семье было ещё трое детей, намного старше Жени. Возились с ним все, кто когда мог. Женя потихоньку рос, пошёл в школу. Мама его так и не появилась. Сколько я себя помню, о ней никогда и не говорили. Видимо говорить плохо не хотели, чтобы Женя не слушал такого: мать всё-таки. Да и неизвестно было, что с ней случилось. Был слушок, что слышали об её желании уйти на фронт. Потом, после войны, кто- то передал, что видели её, что муж неё морской офицер (поговаривали, что, аж, адмирал!), что у неё есть дочь. Но поговорили и замолкли. Искать её не стали. Я даже не знаю точно её имени, вроде бы Антонина.
На левой фотографии Женя, где-то, через год после прихода в бабушкину семью. На правой на одной из прогулок в горы.
Мальчик был очень смышленый. В 1946 году он писал уже вот такие письма моей маме (старшей бабушкиной дочери) в институт. Ошибок, конечно, много, но нужно учитывать, что автору всего 6 лет, и что он пишет так, как слышит. И ,видимо, бабушка не очень и требовала с него безошибочного письма. Это был её приём, который она использовала позже и с нами, когда мы жили у неё. Она всегда говорила, ссылаясь на занятость: «Начинай, пиши письмо, а я потом допишу. А то мы так давно маме с папой не писали». Возрастом автора объясняется и мамина оценка.
Он активно участвовал в жизни семьи. Любил возиться с племянником и племянницей , появившимися почти одновременно.
Мама после замужества и окончания института год жила и работала в Марксе. Бабушка, вместе с Женей, тоже жили там. Там же Женя учился год в школе. Папа писал о нём, что учился он «не очень рьяно», был немного балованный (младшенький) и что мама его поругивала.
Был один эпизод, очень испугавший маму. Жене выписали касторку. И однажды, перепутав пузырьки, он вместо касторки выпил канцелярского клея. Был большой переполох, водили в больницу, делали промывание.
После окончания учебного года мамин брат д. Коля с женой увезли Женю в Ткварчели.
На правой фотографии Женя с моей старшей сестрой и приятелями по улице, на правой с мамой, д.Колей, т. Нелей и с той же племянницей пред отъездом в Ткварчели.
Затем ещё однажды он жил вместе с бабушкой в нашей семье год. Это был период постоянных переездов детей бабушки. Отца с мамой направили поднимать сельское хозяйство. Бабушка, а за ней и средняя дочь решили попробовать тоже обосноваться рядом.
Здесь Женя пошёл в местную школу.
Очень впечатлил его тамбовский чернозём, который налипает на обувь, что для Жени, выросшего на кавказских каменистых почвах было удивительно и не очень нравилось. Впечатлил настолько, что он писал об этом позже даже из армии.
Здесь Женя рядом с папиными сеялками и комбайнами.
Через некоторое время выяснилось, что бабушка плохо переносит климат средней полосы (у неё стали болеть руки). Лечение не помогло, и врачи рекомендовали ей вернуться в прежний климат. Женя, запросился к д. Коле в Казахстан, где начиналась целинная эпопея. Решили отпустить.
Потом какое- то время жил в Казахстане вместе с семьёй д. Коли. Работал на целине. Об этом периоде я знаю совсем мало. Знаю только, что он, по выражению бабушки, немного подбаловался там. И это тревожило бабушку. Знаю, что пользовался успехом у девушек. У него было много подаренных фотографий с трогательными надписями.
У нас каким-то образом оказались две. На одной было написано: «Не беда, что здесь нет красоты.
На другой (уже в армии) было написано: ««Евгению от Х. Без слов, но от души. 07.08.1961г.»
Казахстан. Тобол.1956 год.
Бабушка с т. Аней в это время обосновывались в Сочи, и Женя иногда наезжал к ней. Иногда появлялась возможность увидеться с ним там и нам.
В армии Женя служил во флоте в Ленинграде и в Кронштадте. Присылал свои фотографии.
Первые месяцы службы 1958 год. Ленинград.
Здесь он выглядит ещё не очень уверенным, зато на следующих фотографиях – орёл.
Женя был очень контактным, активным парнем. Участвовал в самодеятельности (ещё на целине получил за это пять грамот за первые места), в соревнованиях, играл в шахматы, фотографировал (бабушка выслала ему его фотоаппарат). Писал интересные письма. Очень хотел купить в армии магнитофон (они тогда только появились), копил на него. Но, как всегда бывает, деньги улетучивались. Он писал очень смешно про своё желание: «Ну, вот знаешь, это ещё меня дурманит магнитофон, прямо бы женился из-за него». К сожалению, никто из старших не мог ему помочь в этом: у всех были молодые семьи и маленькие дети, а бабушка зарабатывала мало. У самих- то в семьях эти магнитофоны появились уже у детей.
Вторую половину срока службы он служил на крейсере «Киров», хвастался, что перевидал многих членов правительств и своего и чужих, которые делали визиты на крейсер.
Надо сказать, что о матросах крейсера заботились: у них были курсы по подготовке к поступлению в ВУЗы. Причём, если курсы закончены успешно, их отпускали к началу учёбы. Если нет – служили до осени. И ещё: был возможен разговор с замполитом о возможности помочь с лечением бабушки, уж не знаю в какой форме.
К этому времени уже он знал, что мать жива и очень хотел её увидеть.
Такой случай ему представился во время службы. Она жила то ли в Ленинграде, то ли в Кронштадте (скорее в нём, он был закрытым городом). Он узнал её адрес и пришёл к ней. И эта странная женщина не пустила его в дом, сказав что-то типа: «Каким образом ты тут оказался, в закрытом городе? Уходи, а то я вызову милицию».
Казалось бы, такое потрясение должно было отбить охоту искать каких- либо контактов с матерью, но видимо эта загадка мучила его. Несколько раз он писал ей, но ответа так и не получил. Он отложил всё на потом. Он говорил, что всё равно мать поймёт и примет его, и он докажет ей, что он может что то достичь в жизни.
После армии поехал в Новосибирск, поступил в пединститут на исторический факультет. Новосибирск был выбран не просто так – там был факультет, выпускавший директоров школ, и позволявший его выпускникам работать директорами детских домов. Он хотел помогать обездоленным детям.
Новосибирск. Февраль 1963года. Дорогой тёте Ксении на память.
Все годы учёбы летом были то стройотряды, то пионерлагеря. К бабушке в Сочи он приезжал всего несколько раз. Иногда с друзьями, которые потом становились и её друзьями, которые и потом, приезжая в Сочи, обязательно заходили к ней в гости и писали ей.
К нам в гости он уже не заезжал – надо было делать большой крюк. Да и с деньгами, и с временем у студентов туго. У родителей тоже было время постоянных переездов. В Сочи пересечься не получалось. Болела мама. Всё надеялись на встречу после окончания учёбы и обходились перепиской.
Ему оставалось учиться год. В то лето он, работал старшим пионервожатым в лагере, но на выпускной вечер к своему другу собирался приехать. Они договорились встретиться около общежития. Друг со своей девушкой и, вроде бы, с девушкой Жени ждали его у входа на лавочке. Жени долго не было. А потом кто-то из них услышал бормотание в кустах рядом. Они подошли и увидели Женю. Спасти его не удалось.
Официальная версия: приехал раньше, зашёл в комнату в общежитии (там шёл ремонт), сел на подоконник, заснул и упал. Были и неофициальные: он организовал детский клуб, работал с трудными подростками и конфликтовал из-за них с местными преступными авторитетами. Кто-то, из дома напротив, слышал шум и крики.
На похоронах подростки стояли в почётном карауле у гроба.
В Сочи бабушка (мы были в это время у неё) на утро после этой ночи проснулась вся в слезах и с плачем в голос. Мы никак её не могли успокоить. Она даже опоздала на санаторный автобус. Она говорила: «Случилось что-то плохое». Мы уговаривали её не ходить на работу, предлагали сбегать туда нам и отпросить её. Но наша волевая бабушка собралась и пошла.
К обеду т. Аня принесла телеграмму.
В последний свой приезд Женя попросил бабушку купить в санаторном магазине несколько бутылок хорошего вина (очень редкими тогда были «Чёрные глаза» и «Южная ночь»), чтобы ходить к друзьям в гости в Новосибирске. Бабушка всегда делала это, скрепя сердце. Во-первых, она не любила ходить в этот магазин: он был для отдыхающих (санаторий был от 4 управления) и походы персонала в него не поощрялись. Во-вторых, она вообще считала, что женщинам не место в винном отделе. И, в-третьих, хотя Женя и не давал особенно поводов опасаться, но она боялась поощрять лишнюю выпивку. Она сказала ему, что бы он рассчитал как следует: сколько надо бутылок вина, и что второй раз она туда не пойдёт. Для неё действительно поход в этот магазин был наказанием. Мы обычно её об этом и не просили.
Женя посчитал, бабушка купила просимое. А перед отъездом он пересчитал ещё раз и, всё-таки, попросил её сходить туда ещё раз за парой бутылок: друзей у него было много. На что бабушка сказала твёрдое «нет». Мол, что хочешь, а это - нет. И этим наказала сама себя. До конца дней она сокрушалась, что отказом обидела Женю. И никакие наши уговоры переубедить её не могли. Нет-нет да говорила, что Женю обидела.
После армии или перед ней, наверное, заезжая к нам, а, может быть, где то при встрече в Сочи он подарил маме настольную лампу, которая до сегодняшних дней жива и так и называется «Женина лампа».
На комментарии, если они будут ), вряд ли смогу ответить. Прошу не обижаться.
